Год Дракона - Страница 183

183

СТЕПЯНКА, 20 МАЯ. УТРО

Майзель вышел из палаты и увидел какого-то совершенно убитого парня, сидящего, опустив голову с коротко подстриженными ярко-соломенными волосами, чуть поодаль на кушетке. Майзель шагнул к нему:

– Ты Павел?

– Я, – парень посмотрел на Майзеля красными, полными слез глазами. – А ты…

– Я Майзель.

– Тот самый…

– Тот самый.

– Дракон, значит… – Павел с тоской смотрел на него снизу вверх. – Ну, ниче… Похож, в натуре… Че ж ты поздно-то так прилетел, бля?

Он протянул Жуковичу руку:

– Не нужно, Павел. То, что я себе… Не дай тебе Бог, малыш. А тебе я обязан.

– Да чего… – Павел засопел. И, поколебавшись, пожал протянутую руку.

– Гонта, – повернулся Майзель к Богушеку, продолжая сжимать руку Жуковича, – деньги у тебя…

Павел дико посмотрел на Майзеля:

– Да иди ты нахуй с деньгами со своими!!! – заорал он и выдернул ладонь. – Нахуй мне деньги твои не нужны, понял?!?

Майзель взял его за плечо и тряхнул так, что Жукович поперхнулся:

– Ты что, дурак?! Думаешь, я откупаюсь от тебя?! То, что ты для нас сделал, никакими деньгами не измерить. Никакими, Павел. А деньги возьми. Мы улетим сейчас, пока устаканится все, зубы на полку сложишь, – он взял протянутую Богушеком пачку банкнот и пихнул Павлу в карман. – И не пропадай, слышишь? К делу пристроим, только разгребем чуть это дерьмо. Обещаю.

Павел смотрел, на него, смотрел… Наверное, все же поверил. И сказал, вздохнув:

– Баба твоя – чистое золото, бля. Как она тут всех вокруг барышни строила – это пиздец. Вытащила ее…

– Спасибо тебе, Павел. Ты молодец.

– Да ну… – он махнул рукой, вздохнул опять горестно. И спросил вдруг: – А Лукадрищева ебнули уже?

– Нет, Павел.

– Че, судить, небось, собираетесь? – он скривился насмешливо. – Дал бы ты мне его минут на пять, Дракон, – у Павла на лбу надулись вены и заметались на щеках желваки. – Я бы эту суку ебучую так бы… Это же он приказал, гандон, сука, тварь, я знаю, это он приказал…

– Прекрати истерику, – снова тряхнул его Майзель. – Прекрати, Павел. Будь мужчиной.

– Нахуй все, – всхлипнул Павел. – Нахуй все, бля… Ты знаешь, че для меня Андреич… Они, хуесосы, думали, «ешка» бензиновая… Думали, взорвется нахуй… А ни хуя… Вот барышня и… Успел я, бля…

Он дернулся так, будто залпом выпил стакан зеленки, и посмотрел опять на Майзеля:

– Дай мне его, Дракон. На пять минут. На одну минуту дай. Я его разорву, суку, нахуй…

– Я не могу, Павел, – покачал головой Майзель. – Елена ему слово дала. В обмен на Сонечку и наших заложников…

Павел окаменел. И поднял на Майзеля глаза, спросил срывающимся шепотом:

– Какое… Какое, нахуй, слово?!

– Слово, что мы ему жизнь оставим. Он улетит сегодня, Паша.

– У… Куда улетит?!

– В Корею. К великому вождю Киму… И поверь, ему там…

Павел вдруг отшвырнул руку Майзеля со своего плеча и попятился:

– Нет. Ни хуя этого не будет.

– Павел, – Майзель поморщился, как от зубной боли.

– Ни хуя, – прошипел Жукович. – Это вы ему слово дали. Господа благородные… А я… Бог не фраер, он все видит. Понял, Дракон?! Бог не фраер. Вот те крест святой, хоть ты в нашего Христа и не веришь, – Павел быстро и не очень умело перекрестился.

– Слово надо держать, малыш. Иначе нельзя. Только так.

– Ну и держи. А я… Хуй он у меня улетит куда-нибудь, понятно?!?

И Жукович развернулся.

– Павел! Вернись!

Но Жукович, даже не обернувшись, в два прыжка преодолел отрезок коридора до двери пожарного выхода и повис на руках у подхвативших его «ночных дьяволов»:

– Пустите!!! Пустите, суки!!!

– Пустите его, – сказал Гонта.

Бойцы отпустили Павла, и он рванул вниз по лестнице, на улицу. Майзель развернулся к Богушеку:

– Да?

– Да брось ты, – махнул рукой Гонта. – Пусть побегает, остынет. Нормально все, в цвет. Что ты, запрешь его? Что он может?

– Я его не знаю.

– Брось, – с нажимом сказал Богушек. – Пацан какой-то, сопляк… Брось, Дракон. Иди к Елене, к малышке… я прослежу.

– Смотри не протухни, Гонта, – хмуро сказал Майзель. – Готовьте эвакуацию.

И вернулся в палату, тихо притворив за собой дверь. Подошел, опустился на табуретку рядом с Сонечкиной кроватью.

– Кто там кричал? – спросила Елена, повернувшись к нему.

– Павел.

– Господи… Бедный мальчик…

– Мы о нем позаботимся.

– Ах, Боже мой… Разве он думает об этом сейчас?! Он так привязался к ним… Господи, Данечку, как же это ужасно все…

– Как она?

– Все по-прежнему. Она слышит все, Данечку. Только говорить не может, ей тяжело…

– Укол. Она должна спать.

– Врач сказал, нельзя. Пусть будет пока… Что слышно про наших детей?

– В порядке наши дети, – усмехнулся Майзель. – Домой летят…

– Как вам удалось?!

– Это тебе удалось. Сначала тебе, жизнь моя. А потом уже нам. Вместе с тобой… Нам вместе все всегда удается, ангел мой. Или почти все…

– Все живы?!

– Даже эти оловянные солдатики, что их возили, и те живы, – Майзель усмехнулся. – Все хотят жить и заниматься любовью, дорогая…

– Я помню, – Елена дернула его легонько за ухо. – Ты тоже…

– Обязательно. Теперь и я – тоже…

Дверь открылась, показалась физиономия Гонты:

– Все готово, реанимобиль здесь, сопровождение, самолет ждет. Едем?

– Едем, – Майзель поднялся.

МИНСК, 20 МАЯ. ДОРОГА НА СМОЛЕВИЧИ. УТРО

Павел летел, выжимая из «шестерки» последние соки, по проселкам в сторону Смолевичей. Он догадался, что на трассе его сразу остановят у поста ГАИ – наверняка чехи там уже все перекрыли.

– Хуй ты у меня куда-нибудь улетишь, – рычал Павел, раскручивая тахометр до красной черты и заглушая этим рычанием натужный вой движка. – Хуй тебе в рот, сука, гандон, блядь, пидор гнойный, понял?! Мы десант, от нас не уйдешь, хуй тебе, сука! Все, пиздец подкрался незаметно! Нахуй ты у меня полетишь! Зажарю тебя, сука, блядь поганая!…

183