Год Дракона - Страница 123

К оглавлению

123

– Даник, но ведь кормить голодных тоже необходимо…

– Вот-вот. Вы все болтаетесь на седьмой ступени.

– Что?

– Танюша, ты наверняка не читала Маймонида…

– Нет. Я даже не знаю алфавита, – Татьяна улыбнулась.

– Я читала, – кивнула Елена. – Я думаю, его уже даже стараниями Ребе на русский перевели. Но я не знаю, о чем ты…

– О самом главном. О том, что настоящее милосердие – это дать нуждающемуся возможность самому обеспечить себе достойную жизнь. А не заставлять его давиться гороховым супом и делать при этом вид, что он вам страшно благодарен… Это и есть первая ступень. Именно то, к чему мы стремимся. Поймите, мы не можем успеть везде, мы не боги, а распылять силы я не разрешаю, потому что их очень мало. И мы выработали приоритетные направления, на которых работаем очень успешно. По-другому никак не получится. Но они не понимают, что лучше частями, чем никак. Им, видите ли, подавай сразу. Я говорю – «нет», а кто не понимает, больно бью по рукам, чтобы не лезли и не мешали. Вот они на меня и зверятся. Потому что структуры, которые мы контролируем, не дают им ни геллера. Ни цента. Ничего. А поскольку таких структур все больше, у них начались настоящие проблемы с финансированием.

– И они полезли за деньгами к шейхам.

– В яблочко, Дюхон, в яблочко! И это отлично.

– Почему?!

– Потому что, как теперь говорят в России, кто девушку ужинает, тот ее и танцует. Так они и пляшут теперь. И все больше сползают в кликушество, в оголтелое юдофобство, в непрофессионализм и разврат. И тем дальше они от людей. Пусть уходят. Пусть уходят совсем. Пусть превратятся в такую же нежить, как шейхи. Тогда у нас не будет болеть за них душа. И мы со спокойной душой их всех вместе отправим.

– Отправим?! Куда?!?

– А вот это пока секрет, Дюхон. Туда, откуда нет и не может быть сюда возврата. А убивать их всех – это слишком дорого, утомительно и приводит к совершенно необратимым последствиям для человеческой психики. Достаточно того, что мы уже сделали и что еще предстоит… Пусть они там сами друг друга убивают.

– Я совершенно не понимаю, о чем ты говоришь. Ты что, на Марс их хочешь запустить?!

– Всему свое время, Дюхон. Всему свое время…

– Ну, а Беларусь тут при чем, Даник? Еще один плацдарм?

– Нет, Таня. Не только и не столько даже. Еще одну страну от тьмы оторвать. Еще один народ…

– Вы его аккуратно слушайте, – вздохнула Елена. – У него полная голова сказок про стену славянских монархий от Балтии до Эллады и от Лабы до Берингова пролива. Не империю…

– Нет. Империи нежизнеспособны. Жизнеспособны и успешны только национальные государства. За ними, такими, – будущее. И не за слабоумными так называемыми демократиями.

– Да, да, конечно, – кивнула Елена. – И прекрасный новый мир без «чучмеков»… Самое смешное, что получается…

– И будет получаться. Обязательно.

– А венгры с румынами, они ведь не славяне? А японцы?

– Дух первичен, ребята. Дух…

– А как же – остальная Европа?

– Они все паутиной заросли. Развели у себя кругом в городах чучмекистаны, ни любить, ни воевать не умеют больше, только мешают работать со своими демократиями, которые, как чемодан без ручки, – и тащить не под силу, и бросить жаль…

– Вот, видите, – кивнула Елена. – Так и не вырос…

– Мужики, – усмехнулась Татьяна.

– Воспитывайте нас, воспитывайте… Вы думаете, она чего со мной возится? – Майзель указал подбородком на Елену. – Она моим воспитанием занимается…

– Курощением и низведением, – улыбнулась Елена. – Дурак, бешеный огурец…

Он впервые услышал сегодня, как Елена говорит по-русски. Он сам уже почти отвык от этого языка, он перестал быть для него таким живым и ярким, как в юности, когда был единственным языком, на котором он мог и умел выразить себя до конца. Потом был английский, потом – после всего – языков стало пять или шесть, и чешский занял место русского – не только в голове, но и в сердце. Но что-то все же осталось, – осталось, потому что когда он услышал, как Елена говорит, не отдельные фразы, не цитаты из тех же книг, что читал и он в те же годы, а говорит, – с Корабельщиковыми, с Сонечкой, – Майзель понял, что любит ее так, как никогда и никого в жизни не думал, что может любить. Это было – как последняя капля, которая ломает плотину.

Но опять промолчал.

ПРАГА. РОЖДЕСТВО

На следующий вечер, после встречи во дворце, они гуляли по присыпанной рождественским снежком Праге, завалились впятером к Втешечке поужинать, и говорили опять обо всем на свете, и Сонечка держала их обоих, Елену и Майзеля, за руки, и такое было у Елены лицо…

Утром Корабельщиковы улетали домой. Дорогой в аэропорт Сонечка сидела на заднем сиденье между Еленой и Татьяной и все время о чем-то шепталась с Еленой. Майзель смотрел на них в зеркало больше, чем на дорогу, – Елена наклонялась к малышке, и улыбалась, и убирала таким знакомым любимым движением прядку волос за ухо… Майзелю, глядевшему на это, хотелось завыть.

Они прошли через VIP?терминал, прямо к посадочному рукаву:

– Ну, давайте прощаться, – сказал Майзель и поднял Сонечку. – Понравилось тебе в этот раз?

– Да, – кивнула девочка. И, обняв Майзеля за шею, прошептала ему прямо в ухо: – Я тебя люблю. И тетю Леночку тоже люблю, очень-очень…

– Спасибо. И я тебя, милая, – он поцеловал Сонечку в щеку и опустил на пол.

Сонечка, повернувшись к Елене, протянула к ней руки:

– Тетя Леночка, я к тебе тоже приеду опять! До свидания!

– До свидания, милая, – Елена тоже обняла девочку, и, быстро отстранившись, помахала ей рукой. – Приезжай.

123