– Ах вы, бедняжка…
– Не нужно, пани Елена. Конечно, я не питаюсь черствыми булочками и не хожу в лохмотьях. И на велосипеде тоже не езжу. Но это неудивительно, поскольку вся конструкция держится на мне. И на нашем государстве, пока на то есть воля нашего монарха. И нам нужно везде успеть сделать так, чтобы, когда наши враги опомнятся, у них не было никаких шансов сколько-нибудь существенно помешать шестеренкам вертеться. Мы должны успеть построить систему, которая более или менее сможет функционировать по принципу самоорганизации. И сколько я еще протяну? Тридцать, сорок лет? Пятьдесят? Для истории это миг. И за этот миг мы должны успеть. Во что бы то ни стало. И то, что мы делаем, мы делаем исключительно поэтому…
– Просто потрясающий идеализм. А вы не боитесь, что вас когда-нибудь ваши собственные люди и объегорят – вот таким же образом, как вы это проделываете сами?
– Нет.
– Интересно, почему.
– Потому что мои люди работают со мной только по одной причине. Они верят в меня и в то, что мы вместе делаем. И потом, я очень забочусь о тех, с кем вместе работаю. И речь не только о зарплате и премиях. Конечно, бывает всякое… – Майзель нахмурился и вздохнул. – Все равно. Мои люди любят меня. Как и я их. Я их никогда не предавал и не предам. И они это знают. Потому что невозможно предать тех, кого любишь.
Он умолк и снова подошел к окну. Сложив на груди руки, стал смотреть вниз.
– А если это случается… Ведь это все-таки случается, не так ли? – тихо спросила Елена.
– Гораздо реже, чем можно было бы предположить.
– Но случается. И что тогда?
– Вы уверены?
– Продолжайте, продолжайте, – подбодрила его Елена.
– Не хочется, – хрустнул пальцами Майзель, и Елену едва не передернуло от этого жуткого звука. – Я не хочу этого… На самом деле никогда не хочу. Но… Просто человек слаб. А это – как операция. Нужно. Или провал.
– Что?
– Здесь такое специальное ковровое покрытие, пани Елена. Великолепно чистится…
Он отвернулся и замолчал. Елена долго смотрела на его спину. Ах ты, дрянь, подумала она, ощущая в себе поднимающуюся волну ярости. Что ты тут изображаешь передо мной, а?! Она усмехнулась:
– Понятно. Вы же Дракон. Чудовище.
– Вы злитесь, – Майзель так горько, по-человечьи вздохнул, что Елена ушам своим не поверила. – Я в самом деле не знаю, как объяснить вам это, чтобы вы поняли. Что дело не в том, чудовище я или нет. Просто слишком многое поставлено на карту. И это война…
– Это детский сад, в котором оружие находится в свободном доступе. Вот что это такое.
– Весь мир таков, пани Елена. Кто-то должен покончить с этим.
– Можете быть уверены, что это будете не вы.
– Возможно. Но я постараюсь.
– Так нельзя, – тихо сказала Елена, потому что ей стало вдруг его жаль. – Вы – уже заложник своей сумасшедшей идеи. Это она управляет вами, а не вы ею. И это самое ужасное, что мне удалось понять, общаясь с вами. И вы никогда не отмоетесь от всего того, что творите. Потому что благими намерениями… Неужели вам это не известно?!
– Еще как известно, пани Елена, – он усмехнулся. – Мы поэтому и притворяемся стяжателями и злодеями, чтобы обмануть судьбу и логику, дорогая…
– Но у вас не получается обмануть.
– Получается. Хотя и не очень хорошо. Но мы учимся. И научимся, пани Елена. Обязательно…
– Нет. Этому нельзя научиться. Зло нельзя превратить в добро, как свинец нельзя превратить в золото…
– У вас устаревшие понятия о физике субатомных процессов, пани Елена, – Майзель усмехнулся.
– Возможно. Но поступки людей, люди вообще – это не субатомные процессы…
– Нет людей вообще. Есть те, кого я люблю, и те, кого ненавижу.
– Да. Разумеется. Без этих упрощений вы ничего не могли бы сделать. Но это упрощение реальности, а не сама реальность, вот в чем проблема.
– Вы меня удивляете. Никто никогда не может жить в самой реальности, пани Елена. Все пользуются моделями, более или менее приближенными к действительности. Вам не нравится моя модель? Так и скажите.
– Мне не нравится ваша модель. Я нахожу ее опасной. Опасной, в том числе, и для вас самого. Потому что…
– Почему?
– Потому что когда-нибудь вы устанете так же, как устала сейчас я, – сказала Елена.
Она сказала это, чтобы сказать что-то. Чтобы не сказать, почему ей так страшно на самом деле.
– Я хочу отдохнуть от вас, пан Данек, – Елена поднялась. – Мне это просто необходимо. Иначе…
– Хорошо, – кивнул Майзель. – Вы позвоните?
– Да. Я позвоню, – и Елена направилась к дверям.
Засчитать тебе это, как первую попытку, подумал Майзель, или все же погодить? Погожу, наверное. Пусть это будет разминкой…
Два дня она не могла заставить себя поехать к нему. Целых два дня. Но потом поехала. Елена не привыкла отступать, это было не в ее правилах. Ты сказал, что это война, зло подумала Елена, а я, если ты помнишь, в том числе и военный корреспондент. И уж кто-кто, а ты меня точно не напугаешь. Потому что…
Она не позвонила. Просто появилась у него на пороге, как ни в чем не бывало, без трех минут шесть. И, встретившись с ним взглядом, прочла в нем такую мальчишескую радость, что сердце у Елены подпрыгнуло и забилось, как будто она сама была девчонкой. Разумеется, она не подала виду. И молила Создателя, чтобы Майзель тоже не заметил. Потому что это было совершенно невозможно. Немыслимо.
И, чтобы не дать ему опомниться, – ему и себе, – спросила:
– Скажите, а кому вы все это собираетесь оставить? Все это… – Елена неопределенно развела в воздухе руками. – Все это невероятное, чудовищно сложное, функционирующее на грани сбоя непонятно как называющееся что-то? Где ваша «Golem Interworld» – всего лишь верхушка айсберга? Королевским наследникам? Но мальчики… При всем моем уважении…