Год Дракона - Страница 177

177

– Зачем?

– Он знал, что иначе не сможет воевать со злом и несправедливостью. Чтобы воевать со злом, нужны страшные перепончатые крылья, неуязвимая для стрел чешуя, железные когти и зубы, и пасть, изрыгающая огонь. И в это Елена тоже никак не хотела поверить… А когда поверила… То поняла, что полюбила Дракона. Который на самом деле совсем не дракон. И Елена запуталась…

– А Дракон?

– Дракон тоже никак не мог поверить в чудо. Потому что много-много лет назад, заколдовав себя, он решил, что никогда не будет никого любить, – одного. А будет любить всех сразу, и воевать со злом. Он знал, что если полюбит кого-нибудь одного, то полюбит очень крепко, – так крепко, как умеют любить только настоящие драконы… Так, что на всех остальных, думал он, у него не останется сил. Он не знал, что ему делать теперь. И не знал, как сказать Елене о том, что она для него значит… Сначала он подарил ей очень красивую песню. Он не сам ее написал, он попросил одного из своих друзей… У него оказалось так много друзей, что Елена страшно удивилась. Таких друзей… Потому что это могло означать только одно – что Дракон очень хороший, добрый, сильный и умный… В этой песне он назвал ее своим ангелом, и очень скоро люди в городе и в целой стране тоже стали называть ее так. Но Елена никак не могла решиться на то, чтобы встать навсегда рядом с Драконом. Потому что… – Елена умолкла на полуслове.

– Это не сказка, – прошептала Сонечка. – Это про тебя, тетя Леночка… И про дядю Даника…

– Ты хитренькая лиска, – улыбнулась Елена и поцеловала Сонечку в лоб. – Все-то ты знаешь…

– А можно, я буду твоей дочкой? Твоей и дяди Даника… Тогда ты не будешь больше грустить, что у тебя нет детей… И дядя Даник тоже… Тетя Леночка…

– Господи, милая…

– Можно? Если я не умру…

– Ты не умрешь, милая. Ты будешь жить долго-долго. И я буду любить тебя, милая. Очень-очень крепко. Даже больше, чем любила бы свою родную доченьку. Клянусь, милая.

– Мне дядя Даник сказал… Еще зимой… Сказал, что тебя не нужно спрашивать про детей… Теперь я знаю… А теперь можно?

– Можно. Можно, милая. Теперь все можно…

И вдруг снова – очень кстати – завибрировал телефон.

ПРАГА, 19 МАЯ. УТРО

– Российский президент на связи, ваше величество, – услышали они голос штаб-офицера в динамике громкой связи.

– Включайте, – Вацлав поднялся, сделав Майзелю знак оставаться на месте. – Ну, здравствуйте, господин президент…

– Здравствуйте, ваше величество.

– У вас ведь есть воинские подразделения, командирам которых вы доверяете?

– Есть, – после некоторой паузы проговорил президент. – Я полагал…

– Нет. Теперь многое изменилось, мой дорогой, – вздохнул король. – Теперь мы с вами по одну сторону линии фронта, хотите вы этого или нет. Или я. Это теперь не имеет значения. Я распорядился передать вам необходимое количество терминалов защищенной спецсвязи, которой пользуемся мы. Если понадобится еще – просто сообщите. Мой курьер у вас в приемной. Вам должны были уже доложить.

– Да. Я в курсе.

– Примите его и позвоните мне с защищенного терминала. Я подожду.

– Что происходит?

– Перезвоните мне, – с нажимом сказал король. – Не тратьте время, его и так нет. До связи, господин президент, – король отключился и посмотрел на Майзеля.

– Он разведчик, величество, – ободряюще сказал Майзель. – Разведчики не бывают бывшими… Плохие, хорошие, – неважно… Он должен понять, что мы не играем и не блефуем…

– А если и он?

– Тогда мы все умрем, величество, – оскалился Майзель.

– Ты рад.

– По крайней мере, хоть какая-то ясность.

– Ладно. Ждем…

Прошло около часа, прежде чем телефон короля зазвонил. Вацлав, взглянув на экран, кивнул Майзелю, раскрыл аппарат и нажал кнопку ретрансляции звонка на громкую связь в кабинете:

– Рад вас слышать, господин президент.

– Потрясающая техника, ваше величество.

– Спасибо. Мы стараемся. К делу. Я настоятельно рекомендую вам следующее…

СТЕПЯНКА, 19 МАЯ. УТРО

Елена выглянула в окно палаты и нахмурилась, – еще четыре «лендкрузера», как две капли воды, похожие на те, что встречали ее на границе, стояли во дворе. Это просто смешно, подумала она сердито. Здесь, в общем-то, прямо под самым носом у воюющего против них, по сути дела, режима… Как будто нет у этой армии других занятий, – только охранять, как зеницу ока, сумасшедшую журналистку, вечно лезущую в самое пекло, которую постоянно тошнит не то от страха, не то от… вообще непонятно, отчего, и раненого беларуского ребенка… А дети, которых похитили и держат, неизвестно где, эти подонки… Если живых еще… Она знала, что их ищут. Ищут отчаянно, со всем напряжением сил, что тысячи космических глаз, не мигая, уставились сейчас на этот клочок земли, что мечутся по шоссе и проселкам мобильные группы, что работают дипломаты, разведчики, медики, Церковь и Красный Крест, все… Елена закрыла глаза и помотала головой. И вдруг поняла так отчетливо, что мурашки помчались по спине и рукам, и комок подступил к горлу: действительно нет ничего важнее. И для армии. И для страны. Это же моя страна, подумала Елена. Это же мои дети. И армия – моя тоже, хоть я долго так не хотела даже думать об этом… Именно потому-то они и здесь, со мной. Именно потому…

Она отвернулась от окна. В дверь палаты негромко постучали, и тотчас же появилась в проеме голова одного из военных:

– Пани Елена… Включите телевизор, новости послушайте… Кажется, это важно…

Елена шагнула к тумбочке, на которой стоял переносной телевизор на аккумуляторах и со встроенным спутниковым приемником, из тех, что наводнили Беларусь за последние несколько месяцев. Достала из гнезда на корпусе маленький ухватистый пульт дистанционного управления, нажала на кнопку… И почти сразу вслед за повернувшейся, как нарочно, камерой, увидела Иржи. И Полину, и всех остальных… Они не сидели в студии, как это обычно бывает на уютных ток-шоу, – стояли, и Ботеж стоял пред микрофоном. Он заговорил, и Елена едва удержалась на ногах от его слов… Нет, он ничего не сказал такого особенного. Никаких круглых фраз про сплоченность, гражданское единство, мужество перед лицом… Нет. Просто, глядя прямо в камеру, – Елена увидела, как побелели его пальцы, сжимающие микрофон, – Ботеж сказал:

177