Казалось, воздух в комнате потемнел и сгустился. Тишина сделалась совершенно звенящей, и в этой тишине раздался шелестящий шепот по-драконьи оскалившегося Майзеля. От этого шепота, доносившегося, кажется, одновременно отовсюду, спины у всех, кто был в комнате, окатило ледяным смертным потом:
– Оставьте нас.
Опять коротко вздохнув, Богушек кивнул и первым направился в сторону коридора. «Ночные дьяволы» словно растворились в воздухе следом за ним.
Майзель, по-прежнему скалясь, обошел пошатывающегося от страха Горалека кругом. Остановившись перед ним и не пряча драконьего оскала, снова прошелестел:
– Ты меня напугал, мозгляк. А теперь я тебя напугаю.
Замерев, Елена ждала, сама не зная чего, – крика, удара, даже выстрела…
Но он ничего такого не сделал. Он вообще ничего не сделал. Просто странным, медленным движением взял Горалека за голову и повернул к себе. И заглянул в глаза. Сверху вниз.
Горалек вдруг дернулся и, побледнев до синевы, стал оседать на пол. Раздался странный звук. И только несколько мгновений спустя до Елены дошло, что это был за звук: от ужаса у Франты опорожнился кишечник. И поняла Елена: и это правда, что говорят про Майзеля, – что он может убить человека взглядом. Вот и она сподобилась…
Несколько секунд Майзель стоял над валяющимся у его ног, словно мешок с костями, телом, глядя на него как будто даже с некоторым удивлением. Потом, проведя рукой по своему лицу, повернулся и посмотрел на едва не теряющую сознание Елену огромными глазами:
– Поехали, Елена. Тебе нельзя оставаться здесь. Поехали, ангел мой.
– Да. Только я не могу пошевелиться…
– Это ничего. Это пустяки, – Майзель шагнул к дивану, легко, как невесомую, поднял Елену на руки и понес к выходу.
Богушек, усадив Майзеля и Елену в вертолет к «ночным дьяволам», хлопнул ладонью по обшивке:
– Давайте! Я приберусь тут по-быстрому…
«Скат» бесшумно подпрыгнул вверх и, посверкивая синим и красным огоньками, мгновенно растворился в ночном небе.
Богушек вернулся в квартиру. Горалек лежал в прежней позе. Глаза его остекленело таращились в пустоту, чейн-стоксово дыхание заставляло его грудину едва ощутимо подрагивать. Поморщившись от специфического запаха, Богушек достал крошечный ксеноновый фонарик и посветил в зрачки Горалека, никак не отреагировавшие на это. Гонта опять коротко вздохнул, надел тонкие кожаные перчатки, достал из кобуры под мышкой «бэби-Глок», вынул из кармана плаща короткий толстый глушитель, навернул на ствол, дослал патрон в патронник, приставил пистолет к голове Горалека и нажал на спуск. Глухо звякнул оружейный металл. Горалек длинно дернулся и обмяк.
Крови почти не было. Богушек, как специалист, хорошо знал, что делает, – полуоболочечная пуля вошла в районе макушки, прошла насквозь через мозг и мягкие ткани носоглотки и застряла в подбородочной кости. Гонта повернул голову трупа так, чтобы кровь не выливалась изо рта, и неожиданно легко – для своего возраста и комплекции – поднялся.
Ну вот, подумал Богушек, теперь все, как надо. Порядок есть порядок. Потому что Георгию Победоносцу, отважно сокрушающему Змея, важно в самый ответственный миг не обдристать себе ботфорты. А ты облажался, фраерок. Как всегда. Как все вы постоянно лажаетесь. Потому что Дракон – это тебе не змея подколодная, а Дракон. А ты – не Георгий Победоносец, а сявка пробитая и рейтузная вонь. И закопаем мы тебя неглубоко, чтоб тебя черви поскорее схарчили…
Гонта убрал оружие, снял перчатки, подобрал стреляную гильзу, вытащил телефон и вызвал «чистильщиков». Когда те через десять минут возникли на пороге Елениной квартиры, буркнул:
– Оприходуйте и закопайте где-нибудь. Сарай этот приберите.
– Причина смерти? Инфаркт?
– Инсульт. Два подряд…
И, не оглядываясь больше, Богушек вышел.
Вертолет сел на крышу, Майзель вынес оттуда по-прежнему завернутую в плед Елену и спустился с ней в кабинет. Там он уложил ее в кровать и прилепил к ее предплечью пластырь с транквилизатором:
– Спи, елочка-иголочка. Утро, как известно, вечера мудренее.
– А ты?
– Я посижу с тобой. И у меня еще есть дела…
– Прости меня.
– Это была вторая попытка… Твоя вторая попытка уйти от меня. Я чувствую, что будет еще, наверное, третья… Я тебя очень прошу, давай договоримся, – пускай третья попытка станет последней. Пожалуйста, Елена. Я буду ждать. Я могу ждать долго… Но… Пожалуйста. Слышишь?
– Слышу, – как эхо, отозвалась Елена. – Как ты узнал?
– Гонта услышал. Он включил «жучков» вопреки моему приказу. Как выяснилось, не зря…
– Прости меня, – повторила Елена. – Я не хотела, чтобы так случилось…
– Я знаю. Это ничего. Если ты со мной, то это ничего…
– Не уходи. Будь со мной.
– Я с тобой, Елена. Неужели ты до сих пор этого не поняла?
– Ляг со мной. Просто побудь со мной. Прошу тебя…
Майзель снял пиджак, сбросил ботинки и лег рядом с ней. Она повернулась, прижалась спиной к его животу, а он обнял ее.
– Спи, мой ангел.
– Это ты – мой ангел, – прошептала Елена. – Ты снова меня спас…
Ящерка моя зеленоглазая, подумала Елена с такой нежностью, что ей захотелось снова заплакать.
– Спи, – он тихонько поцеловал Елену в шею.
Через несколько минут она вздрогнула и задышала ровно и размеренно. Уснула.
Он долго лежал, гладя спящую Елену по волосам. Потом вздохнул, поднялся и вышел в кабинет.
Проснувшись утром, она обнаружила на хокере новую одежду, кем-то заботливо вынутую из ее платяного шкафа. Она накинула халат и прошлепала босиком по подогретому полу в ванную. Там она долго рассматривала себя в зеркало. Тело ныло, на шее и на груди – синячищи от пальцев Горалека. Елену передернуло. Ну и видочек, подумала она, наверное, вот это и называется, – краше в гроб кладут… Она вздохнула и принялась рисовать лицо, чтобы не напугать Майзеля совершенно уж до икоты.